дело было вечером, делать было нечего... и книги все в коробках и уже увезены, даже те, что уже открыты и сколько-то прочитаны...одна осталась, её и открыла....и каак накатило!.. разве возможно не верить?.. я вместе с ними, стариками и мальчишками, стою на берегу, открыв рот, ожидая чуда, ожидая, когда увижу её вновь..
Рэй Брэдбери. Берег на закате
---------------------------------------------------------------
The Shore Line at Sunset (1959)
Перевела с английского Нора Галь (1967)
Брэдбери Р. Сочинения: В 2 т. - М.: ТЕРРА, 1997. - т.1, с.367-375.
Все права на перевод принадлежат наследникам Норы Галь (info@vavilon.ru)
Источник:
www.raybradbury.ru/---------------------------------------------------------------
читать дальшеПо колено в воде, с выброшенным волной обломком доски в руках, Том
прислушался.
Вечерело, из дома, что стоял на берегу, у проезжей дороги, не
доносилось ни звука. Там уже не стучат ящики и дверцы шкафов, не щелкают
замки чемоданов, не разбиваются в спешке вазы: напоследок захлопнулась дверь
- и все стихло.
Чико тряс проволочным ситом, просеивая белый песок, на сетке оставался
урожай потерянных монет. Он помолчал еще минуту, потом, не глядя на Тома,
сказал:
- Туда ей и дорога.
Вот так каждый год. Неделю или, может быть, месяц из окон их дома
льется музыка, на перилах веранды расцветает в горшках герань. Двери и
крыльцо блестят свежей краской. На бельевой веревке полощутся на ветру то
нелепые пестрые штаны, то модное узкое платье, то мексиканское платье ручной
работы - словно белопенные волны плещут за домом. В доме на стенах картинки
"под Матисса" сменяются подделками под итальянский Ренессанс. Иногда,
поднимая глаза, видишь - женщина сушит волосы, будто ветер развевает
ярко-желтый флаг. А иногда флаг черный или медно-красный. Женщина четко
вырисовывается на фоне неба, иногда она высокая, иногда маленькая. Но
никогда не бывает двух женщин сразу, всегда только одна. А потом настает
такой день, как сегодня...
Том опустил обломок на все растущую груду плавника неподалеку от того
места, где Чико просеивал миллионы следов, оставленных ногами людей, которые
здесь отдыхали и развлекались и давно уже убрались восвояси.
- Чико... Что мы тут делаем?
- Живем как миллионеры, парень.
- Что-то я не чувствую себя миллионером, Чико.
- А ты старайся, парень.
И Тому представилось, как будет выглядеть их дом через месяц: из
цветочных горшков летит пыль, на стенах пятна от снятых картинок, на полу
ковром песок. От ветра комнаты смутно гудят, точно раковины. И ночь за
ночью, всю ночь напролет, каждый у себя в комнате, они с Чико будут слушать,
как набегает на бесконечный берег косая волна и уходит все дальше, дальше,
не оставляя следа.
Том чуть заметно кивнул. Раз в год он и сам приводил сюда славную
девушку, он знал: наконец-то он нашел ее, настоящую, и совсем скоро они
поженятся. Но его девушки всегда ускользали неслышно еще до зари - каждая
чувствовала, что ее приняли не за ту и ей не под силу играть эту роль. А
приятельницы Чико уходили с шумом и громом, поднимали вихрь и смерч,
перетряхивали на пути все до последней пылинки, точно пылесосы, выдирали
жемчужинку из последней ракушки, утаскивали все, что только могли, совсем
как зубастые собачонки, которых иногда для забавы ласкал и дразнил Чико.
- Уже четыре женщины за этот год.
- Ладно, судья, - Чико ухмыльнулся. - Матч окончен, проводи меня в душ.
- Чико... - Том прикусил нижнюю губу, договорил не сразу:
- Я вот все думаю. Может, нам разделиться?
Чико молча смотрел на него.
- Понимаешь, - заторопился Том, - может, нам врозь больше повезет.
- Ах, черт меня побери, - медленно произнес Чико и крепко стиснул
ручищами сито. - Послушай, парень, ты что, забыл, как обстоит дело? Мы тут
доживем до двухтысячного года. Мы с тобой два старых безмозглых болвана,
которым только и осталось греться на солнышке. Надеяться нам не на что,
ждать нечего - поздно, Том. Вбей себе это в башку и не болтай зря.
Том проглотил комок, застрявший в горле, и в упор посмотрел на Чико.
- Я, пожалуй, на той неделе уйду...
- Заткнись! Заткнись и знай работай.
Чико яростно тряхнул ситом, в котором набралось сорок три цента мелочью
- полпенни, пенни и даже десятицентовики. Невидящими глазами он уставился на
свою добычу, монетки поблескивали на проволочной сетке, точно шарики
китайского бильярда.
Том замер недвижно, затаил дыхание.
Казалось, оба чего-то ждали.
И вот оно случилось.
- А-а-а...
Издали донесся крик.
Оба медленно обернулись.
Отчаянно крича и размахивая руками, к ним бежал по берегу мальчик. И в
голосе его было что-то такое, от чего Тома пробрала дрожь. Он обхватил себя
руками за плечи и ждал.
- Там... там...
Мальчик подбежал, задыхаясь, ткнул рукой назад вдоль берега.
- ...женщина... у Северной скалы... чудная какая-то!
- Женщина? - воскликнул Чико и захохотал. - Нет уж, хватит!
- А чем она чудная? - спросил Том.
- Не знаю! - Глаза у мальчишки были совсем круглые от страха. - Вы
подите поглядите! Страсть какая чудная!
- Утопленница, что ли?
- Может, и так. Выплыла и лежит на берегу, вы сами поглядите...
чудно... - Мальчишка умолк. Опять обернулся в ту сторону, откуда прибежал. -
У нее рыбий хвост.
Чико засмеялся:
- Мы пока еще трезвые.
- Я не вру! Честное слово! - мальчик нетерпеливо переступал с ноги на
ногу. - Ох, пожалуйста, скорей!
Он бросился было бежать, но почувствовал, что они за ним не идут, и в
отчаянии обернулся.
Неожиданно для себя Том выговорил непослушными губами:
- Навряд ли мальчишка бежал в такую даль, только чтоб нас разыграть.
- Бывает, и не из-за таких пустяков бегают, - возразил Чико.
- Ладно, сынок, иду, - сказал Том.
- Спасибо. Ой, спасибо, мистер!
И мальчик побежал дальше. Пройдя шагов тридцать, Том оглянулся. Чико,
щурясь, смотрел ему вслед, потом пожал плечами, устало отряхнул руки от
песка и поплелся за ним.
Они шли на север по песчаному берегу, в предвечернем свете видны были
морщинки, прорезавшиеся на загорелых лицах вокруг блеклых, выцветших на
солнце глаз; оба казались моложе своих лет, в коротко остриженных волосах
седина незаметна. Дул свежий ветер, волны океана с протяжным гулом бились о
берег.
- А вдруг это правда? - сказал Том. - Вдруг мы придем к Северной скале,
а там волной и впрямь что-то такое вынесло?
Но Чико еще не успел ответить, а Том был уже далеко, мысли его унеслись
к иным берегам, где полным-полно гигантских крабов, где на каждом шагу -
луна-рыба и морские звезды, бурые водоросли и редкостные камни. Не раз ему
случалось толковать про то, сколько диковинных тварей живет в море, и теперь
в мерном дыхании прибоя ему слышались их имена. "Аргонавты, - нашептывали
волны, - треска, сайда, сарган, устрица, линь, морской слон, - нашептывали
они, - лосось и камбала, белуга, белый кит и касатка, и морская собака..."
Удивительные у них имена, и стараешься представить себе, какие же они все с
виду. Быть может, никогда в жизни не удастся подсмотреть, как пасутся они на
соленых лугах, куда не смеешь ступить с безопасной твердой земли, а все
равно они там, и эти имена, и еще тысячи других вызывают перед глазами
удивительные образы. Смотришь - и хочется стать птицей-фрегатом с могучими
крыльями, что улетает за тридевять земель и возвращается через годы, повидав
все моря и океаны.
- Ой, скорее! - Мальчишка опять подбежал к Тому, заглянул в лицо. -
Вдруг она уплывет!
- Не трепыхайся, малец, поспокойнее, - посоветовал Чико.
Они обогнули Северную скалу. За нею стоял еще один мальчик и неотрывно
глядел на песок.
Быть может, краешком глаза Том увидел на песке такое, на что не решился
посмотреть прямо, и он уставился на этого второго мальчишку. Мальчик был
бледен и, казалось, не дышал. Изредка он словно спохватывался, переводил
дух, и взгляд его на миг становился осмысленным, но потом опять упирался в
то, что лежало на песке, и чем дольше он смотрел, тем растерянней,
ошеломленней становилось его лицо и опять стекленели глаза. Волна плеснула
ему на ноги, намочила теннисные туфли, а он не шевельнулся, даже и не
заметил.
Том перевел взгляд с лица мальчика на песок.
И тотчас у него самого лицо стало такое же. Руки, повисшие вдоль тела,
напряглись, сжались кулаки, губы дрогнули и приоткрылись, и светлые глаза
словно еще больше выцвели от того, что увидели и пытались вобрать.
Солнце стояло низко, еще десять минут - и оно скроется за гладью
океана. - Накатила большая волна и ушла, а она тут осталась, - сказал первый
мальчик.
На песке лежала женщина.
Ее волосы, длинные-длинные, протянулись по песку, точно струны огромной
арфы. Вода перебирала их пряди, поднимала и опускала, и каждый раз они
ложились по-иному, чертили иной узор на песке. Длиною они были футов пять,
даже шесть, они разметались на твердом сыром песке, и были они
зеленые-зеленые.
Лицо ее...
Том и Чико наклонились и смотрели во все глаза.
Лицо будто изваяно из белого песка, брызги волн мерцают на нем каплями
летнего дождя на лепестках чайной розы. Лицо - как луна средь бела дня,
бледная, неправдоподобная в синеве небес. Мраморно-белое, с чуть заметными
синеватыми прожилками на висках. Сомкнутые веки чуть голубеют, как будто
сквозь этот тончайший покров недвижно глядят зрачки и видят людей, что
склонились над нею и смотрят, смотрят... Нежные пухлые губы, бледно-алые,
как морская роза, плотно сомкнуты. Белую стройную шею, белую маленькую
грудь, набегая, скрывает и вновь обнажает волна - набежит и отхлынет,
набежит и отхлынет... Розовеют кончики грудей, белеет тело - белое-белое,
ослепительное, точно легла на песок зеленовато-белая молния. Волна
покачивает женщину, и кожа ее отсвечивает, словно жемчужина.
А ниже эта поразительная белизна переходит в бледную, нежную голубизну,
а потом бледно-голубое переходит в бледно-зеленое, а потом в
изумрудно-зеленое, в густую зелень мхов и лип, а еще ниже сверкает, искрится
темно-зеленый стеклярус и темно-зеленые цехины, и все это струится,
переливается зыбкой игрой света и тени и заканчивается разметавшимся на
песке кружевным веером из пены и алмазов. Меж двумя половинами этого
создания нет границы, женщина-жемчужина, светящаяся белизной, вся из
чистейшей воды и ясного неба, неуловимо переходит в существо, рожденное
скользить в пучинах и мчаться в буйных стремительных водах, что снова и
снова взбегают на берег и каждый раз пытаются, отпрянув, увлечь ее за собой
в родную глубь. Эта женщина принадлежит морю, она сама - море. Они - одно,
их не разделяет и не соединяет никакой рубец или морщинка, ни единый стежок
или шов; и кажется - а быть может, не только кажется, - что кровь, которая
струится в жилах этого создания, опять и опять переливается в холодные воды
океана и смешивается с ними.
читать дальше - Я хотел звать на помощь. - Первый мальчик говорит чуть слышно. - А
Прыгун сказал, она мертвая, ей все равно не поможешь. Неужто померла?
- А она и не была живая, - вдруг сказал Чико, и все посмотрели на него.
- Ну да, - продолжал он. - Просто ее сделали для кино. Натянули резину на
проволочный каркас, да и все. Это кукла, марионетка.
- Ой, нет! Она настоящая!
- Наверно, и фабричная марка где-нибудь есть, - сказал Чико. - Сейчас
поглядим.
- Не надо! - охнул первый мальчик.
- Фу, черт...
Чико хотел перевернуть тело, но, едва коснувшись его, замер. Опустился
на колени, и лицо у него стало какое-то странное.
- Ты что? - спросил Том.
Чико поднес свою руку к глазам, недоуменно уставился на нее.
- Стало быть, я ошибся... - Ему словно не хватало голоса.
Том взял руку женщины повыше кисти.
- Пульс бьется.
- Это ты свое сердце слышишь.
- Ну, не знаю... а может... может быть...
На песке лежала женщина, и выше пояса вся она была как пронизанный
луною жемчуг и пена прилива, а ниже пояса блестели и вздрагивали под
дыханием ветра и волн и наплывали друг на друга черные с прозеленью
старинные монеты.
- Это какой-то фокус! - неожиданно выкрикнул Чико.
- Нет, нет! - Так же неожиданно Том засмеялся. - Никакой не фокус! Вот
здорово-то! С малых лет мне не было так хорошо!
Они медленно обошли вокруг женщины. Волна коснулась белой руки, и
пальцы едва заметно дрогнули, будто поманили. Будто она звала и просила:
пусть придет еще волна, и еще, и еще... пусть поднимет пальцы, ладонь, руку
до локтя, до плеча, а там и голову, и все тело, пусть унесет ее всю назад, в
морскую глубь.
- Том... - начал Чико и запнулся, потом договорил: - Ты бы сходил
поймал грузовик.
Том не двинулся с места.
- Слыхал, что я говорю?
- Да, но...
- Чего там "но"? Мы эту штуку продадим куда-нибудь, уж не знаю... в
университет, или в аквариум на Тюленьем берегу, или... черт возьми, да
почему бы нам самим ее не показывать? Слушай... - он потряс Тома за плечо. -
Езжай на пристань. Купи триста фунтов битого льда. Ведь если что выловишь из
воды, всегда надо хранить во льду, верно?
- Не знаю, не думал про это.
- Так вот подумай. Да пошевеливайся!
- Не знаю, Чико.
- Чего тут не знать? Она настоящая, верно? - Чико обернулся к
мальчикам. - Вы ж сами говорите, что она настоящая. Так какого беса мы все
ждем?
- Чико, - сказал Том, - ты уж лучше ступай за льдом сам.
- Надо ж кому-то остаться и приглядеть, чтоб ее отсюда не смыло!
- Чико, - сказал Том. - Уж не знаю, как тебе объяснить. Неохота мне
добывать этот твой лед.
- Ладно, сам поеду. А вы, ребята, подгребите побольше песка, чтоб волны
до нее не доставали. Я вам за это дам по пять монет на брата. Ну, поживей!
Смуглые лица мальчиков стали красновато-бронзовыми от лучей солнца,
которое краешком уже коснулось горизонта. И глаза их, устремленные на Чико,
тоже были цвета бронзы.
- Чтоб мне провалиться! - сказал Чико. - Эта находка получше серой
амбры. - Он взбежал на ближнюю дюну, крикнул оттуда: - А ну, давайте
работайте! - и исчез из виду.
А Том и оба мальчика остались у Северной скалы рядом с женщиной,
одиноко лежащей на берегу, и солнце на западе уже на четверть скрылось за
горизонтом. Песок и женщина стали как розовое золото.
- Махонькая черточка - и все, - прошептал второй мальчик. Ногтем он
тихонько провел у себя по шее. И кивнул на женщину. Том опять наклонился и
увидел под твердым маленьким подбородком справа и слева чуть заметные тонкие
линии - здесь были раньше, может быть давно, жабры; сейчас они плотно
закрылись, их едва можно было различить.
Он всмотрелся в ее лицо, длинные пряди волос лежали на песке, словно
лира.
- Красивая, - сказал он.
Мальчики, сами того не замечая, согласно кивнули.
Позади них с дюны шумно взлетела чайка. Мальчики ахнули, порывисто
обернулись.
Тома пробирала дрожь. Он видел, что и мальчиков трясет. Где-то рявкнул
автомобильный гудок. Все испуганно мигнули. Поглядели вверх, в сторону
дороги.
Волна плеснула на тело, окружила его прозрачной водяной рамкой.
Том кивнул мальчикам, чтоб отошли в сторону.
Волна приподняла тело, сдвинула его на дюйм вверх, потом, уходя, на два
дюйма вниз, к воде.
Набежала новая волна, сдвинула тело на два дюйма вверх, потом, уходя,
на шесть дюймов вниз, к воде.
- Но ведь... - сказал первый мальчик.
Том покачал головой.
Третья волна снесла тело на два фута ближе к краю воды. Следующая
сдвинула его еще на фут ниже, на мокрую гальку, а три нахлынувшие следом -
еще на шесть футов.
Первый мальчик вскрикнул и кинулся к женщине.
Том перехватил его на бегу, придержал за плечо. Лицо у мальчишки стало
растерянное, испуганное и несчастное.
На минуту море притихло, успокоилось. Том смотрел на женщину и думал -
да, настоящая, та самая, моя... но... она мертва. А может, и не мертва, но
если останется здесь - умрет.
- Нельзя ее упустить, - сказал первый мальчик. - Никак, ну никак
нельзя!
Второй мальчик шагнул и стал между женщиной и морем.
- А если оставим ее у себя, что будем с ней делать? - спросил он,
требовательно глядя на Тома.
Первый напряженно думал.
- Мы... мы... - запнулся, покачал головой. - Ах ты черт!
Второй шагнул в сторону, освобождая женщине путь к морю.
Нахлынула огромная волна. А потом она схлынула, и остался один только
песок, и на нем - ничего. Белизна, черные алмазы, струны большой арфы - все
исчезло.
Они стояли у самой воды - взрослый и двое мальчишек - и смотрели
вдаль... а потом позади, на дюнах, взревел грузовик. Солнце зашло.
Послышались тяжелые торопливые шаги по песку и громкий сердитый крик.
В грузовичке на широких колесах они долго ехали по темнеющему берегу и
молчали. Мальчики сидели в кузове на мешках с битым льдом. Потом Чико стал
ругаться, он ругался вполголоса, без устали, поминутно сплевывая за окошко.
- Триста фунтов льда. Триста фунтов! Куда я теперь его дену? И промок
насквозь, хоть выжми. Я-то сразу нырнул, плавал, искал ее, а ты и с места не
двинулся. Болван, разиня! Вечно все испортит! Вечно одно и то же! Пальцем не
шевельнет, стоит столбом, хоть бы сделал что-нибудь, так нет же, только
глазами хлопает!
- Ну, а ты что делал, скажи на милость? - устало сказал Том, не
поворачивая головы. - Ты тоже верен себе, вечно та же история. На себя
поглядел бы.
Они высадили мальчиков возле их лачуги на берегу. Младший сказал так
тихо, что еле можно было расслышать сквозь шум ветра:
- Надо же, никто и не поверит...
Они поехали берегом дальше, остановили машину.
Чико минуты три сидел не шевелясь, потом кулаки его, стиснутые на
коленях, разжались, и он фыркнул:
- Черт подери. Пожалуй, так оно к лучшему. - Он глубоко вздохнул. - Я
сейчас подумал. Забавная штука. Годиков эдак через тридцать среди ночи вдруг
зазвонит у нас телефон. Вот эти самые парнишки, только они уже выросли,
выпивают где-нибудь там в баре, и вот один звонит нам по междугородному.
Среди ночи звонит, понадобилось им задать один вопрос. Это, мол, все правда,
верно ведь? Это, мол, на самом деле было, верно? Случилось с нами со всеми
такое когда-то там, в девятьсот пятьдесят восьмом? А мы с тобой сидим на
краю постели - ночь ведь - и отвечаем: верно, ребятки, все чистая правда,
было с нами такое дело в пятьдесят восьмом году. И они скажут: вот спасибо!
А мы им: не стоит благодарности, всегда к вашим услугам. И мы все
распрощаемся. А еще годика через три, глядишь, парнишки опять позвонят.
Вдвоем они сидели в темноте на ступенях крыльца.
- Том.
- Что?
Чико договорил не сразу:
- Том... на той неделе ты не уедешь.
Том задумался, сжимая в пальцах давно погасшую сигарету. И понял,
никуда он теперь отсюда не уйдет. Нет, и завтра, и послезавтра, и каждый
день, каждый день он будет спускаться к воде, и кидаться в темные провалы
под высокие, изогнутые гребни волн, и плавать среди зеленых кружев и
слепящих белых огней. Завтра, послезавтра, всегда.
- Верно, Чико. Я остаюсь.
И вот на берег, что протянулся на тысячу миль к северу и на тысячу миль
к югу, надвигается нескончаемая извилистая вереница серебряных зеркал. Ни
единого дома не отражают они, ни единого дерева, ни дороги, ни машины, ни
хотя бы человека. В них отражается лишь безмолвная, невозмутимая луна, и
тотчас они разбиваются, разлетаются мириадами осколков и покрывают весь
берег зыбкой тускнеющей пеленой. Ненадолго океан темнеет, готовясь выдвинуть
новую вереницу зеркал на диво этим двоим, а они все сидят на песке и
смотрят, смотрят, не мигая, и ждут.